Я мог бы погибнуть от каждого аффекта, присущего мне. Я всегда сталкивал их друг с другом.

Моё сильнейшее свойство — самопреодоление. Но оно же по большей части оказывается и моей нуждой — я всегда стою на краю бездны.

5

Я должен быть ангелом, если только я хочу жить: вы же живёте в других условиях.

6

Что же поддерживало меня? Всего лишь беременность. И всякий раз с появлением на свет творения жизнь моя повисала на волоске.

7

Я чувствую в себе склонность быть обворованным, обобранным. Но стоило только мне замечать, что всё шло к тому, чтобы обманывать меня, как я впадал в эгоизм.

8

Как только благоразумие говорит: «Не делай этого, это будет дурно истолковано», я всегда поступаю вопреки ему.

9

Мне никогда не бывает в полной мере хорошо с людьми. Я смеюсь всякий раз над врагом раньше, чем ему приходиться заглаживать свою вину передо мной. Но я мог бы легко совершить убийство в состоянии аффекта.

10

Испытывал ли я когда-нибудь угрызение совести? Память моя хранит на этот счёт молчание.

11

Я ненавижу обывательщину гораздо больше, чем грех.

12

Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть.

13

Я ненавижу людей, не умеющих прощать.

14

Человек, ни разу ещё не думавший о деньгах, о чести, о приобретении влиятельных связей, о должностях, — да разве может он знать людей?

15

Люблю ли я музыку? Я не знаю: слишком часто я её ненавижу. Но музыка любит меня, и стоит лишь кому-то покинуть меня, как она мигом рвётся ко мне и хочет быть любимой.

16

Это благородно — стыдиться лучшего в себе, так как только сам и обладаешь им.

17

Странно! Стоит лишь мне умолчать о какой-то мысли и держаться от неё подальше, как эта самая мысль непременно является мне воплощённой в облике человека, и мне приходиться теперь любезничать с этим «ангелом Божьим»!

18

После того, как я узрел бушующее море с чистым, светящимся небом над ним, я не выношу уже всех бессолнечных, затянутых тучами страстей, которым неведом иной свет, кроме молнии.

19

Мой глаз видит идеалы других людей, и зрелище это часто восхищает меня; вы же, близорукие, думаете, что это — мои идеалы.

20

«Друг, всё, что ты любил, разочаровало тебя: разочарование стало вконец твоей привычкой, и твоя последняя любовь, которую ты называешь любовью к «истине», есть, должно быть, как раз любовь — к разочарованию».

21

Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное.

22

Лестница моих чувств высока, и вовсе не без охоты усаживаюсь я на самых низких её ступенях, как раз оттого, что часто слишком долго приходиться мне сидеть на самых высоких: оттого, что ветер дудит там пронзительно и свет часто бывает слишком ярким.

23

«Я не бегу близости людей: как раз даль, извечная даль, пролегающая между человеком и человеком, гонит меня в одиночество».

24

Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей — я находил всегда лишь себя самого — и больше не жажду себя.

25

Цель аскетизма. Следует выжидать свою жажду и дать ей полностью созреть: иначе никогда не откроешь своего источника, который никогда не может быть источником кого-либо другого.

26

Я хотел быть философом неприятных истин — на протяжении шести лет.

27

Искал ли уже когда-нибудь кто-либо на своём пути истину, как это до сих пор делал я, — противясь и переча всему, что благоприятствовало моему непосредственному чувству?

28

Было время, когда меня охватило отвращение к самому себе: летом 1876 года. Опасность заблуждения, нечистая научная совесть в связи с примесью метафизики, чувство чего-то утрированного, смехотворное притязание на «судейство». — Итак, набраться ума и попытаться жить в величайшей трезвости, без метафизических предпосылок. «Свободный ум» превозмог меня! — компрессы со льдом.

Моё отвращение к человеку стало слишком велико. Равным образом обратное отвращение к моральному высокомерию моего идеализма. Я приближался ко всему презренному, я искал в себе как раз достойное призрения: мне хотелось умерить свой пыл. Я выступил против всех обвинителей человечества — я лишил их и себя права на высокопарность.

Критический порыв искал жизни. —

Героизм сводился отныне к тому, чтобы довольствоваться самым малым: пустыней.

Героизм стало: умолить в самом себе интеллектуальный порыв, вообразить его аффектом. Я поносил аффект, чтобы после сказать: мне больше нет проку от аффекта!

Жизнь в сопровождении морали невыносима (гнёт Вагнера стал таковым уже раньше).

29

Что до героя, я не столь уж хорошего мнения о нём — и всё-таки: он — наиболее приемлемая форма существования, в особенности когда нет другого выбора.

30

Героизм — таково настроение человека, стремящегося к цели, помимо которой он вообще уже не идёт в счёт. Героизм — это добрая воля к абсолютной самопогибели.

31

Противоположностью героического идеала является идеал гармонической всеразвитости — прекрасная противоположность и вполне желательная! Но идеал этот действителен лишь для добротных людей (например, Гете).

32

Причинять боль тому, кого мы любим, — сущая чертовщина. По отношению к нам самим таково состояние героических людей: предельное насилие. Стремление впасть в противоположную крайность относится сюда же.

33

Возвышенный человек, видя возвышенное, становится свободным, уверенным, широким, спокойным, радостным, но совершенно прекрасное потрясает его своим видом и сшибает с ног: перед ним он отрицает самого себя.

34

Кто не живёт в возвышенном, как дома, тот воспринимает возвышенное как нечто жуткое и фальшивое.

35

Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя.

35а

Стремление к величию выдаёт с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.

35б

Кто стремится к величию, у того есть основания увенчивать свой путь и довольствоваться количеством. Люди качества стремятся к малому.

36

В пылу борьбы можно пожертвовать жизнью: но побеждающий снедаем искусом отшвырнуть от себя свою жизнь. Каждой победе присуще презрение жизни.

37

Всякий восторг заключает в себе нечто вроде испуга и бегства от самих себя — временами даже само-отречение, само-отрицание.

38

Желать чего-то и добиваться этого — считается признаком сильного характера. Но, даже не желая чего-то, всё-таки добиваться этого — свойственно сильнейшим, которые ощущают себя воплощённым фатумом.

39

Пережить многое, сопережить при этом множество прошедших вещей, пережить воедино множество собственных и чужих переживаний — это творит высших людей; я называю их «суммами».

40

Заблистать через триста лет — моя жажда славы.

41

Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного.

42

Если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушаешь страха, то никто не примет тебя настолько всерьёз, чтобы в конце концов полюбить себя.

43

Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.

44

Из всех европейцев, живущих и живых, — Платон, Вольтер, Гёте — я обладаю душой самого широкого диапазона. Это зависит от обстоятельств, связанных не столько со мной, сколько с «сущностью вещей», — я мог бы стать Буддой Европы: что, конечно, было бы антиподом индийского.

45

Во мне теперь острие всего морального размышления и работы в Европе.

46

Покуда к тебе относятся враждебно, ты ещё не превозмог своего времени: ему не положено видеть тебя — столь высоким и отдалённым должен ты быть для него.

46а

Кто подвергается нападкам со стороны своего времени, тот ещё недостаточно опередил его — или отстал от него.

47

Одиннадцать двенадцатых всех великих людей истории были лишь представителями какого-то великого дела.

48

Если имеешь счастье оставаться тёмным, то можешь воспользоваться и льготами, предоставляемыми темнотой, и в особенности «болтать всякое».

49

В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вслед за тобою.

50